Ресурсы и дары традиции: совместное чтение литературных произведений как психологическая практика
Испокон веков рассказывание и слушание историй присутствовало в жизни человеческих сообществ. Это могло выглядеть как встречи членов племени у общего костра, где люди делились как событиями, происшедшими с ними в странствиях и на охоте, так и дарованными ночью сновидениями. Это были сказки в полумраке перед сном, и песни бардов и скальдов, исполняемые на праздничных пирах и тризнах.
В наше время, по мере развития электронных носителей информации, традиции разделённого со спутниками восприятия текстов почти полностью отошли в прошлое. В социальных сетях многие из нас встречали дискуссии, в которых звучала тема естественности исчезновения бумажных книг (и даже ненужности их). И дело не только в смене способов контакта с текстом. Этот контакт с литературными произведениями приобретает все более аутистические, так сказать, оттенки, когда читатель подчас заглатывает текст, ухватив поверхностные слои сюжета, но значительная часть воспринятого при этом загружается напрямую в бессознательное, не имея возможности быть осмысленной, пережитой и интегрированной, уходя в теневые области.
Впрочем, большинство из нас ни с чем иным и не сталкивались. Традиция совместного, разделённого чтения, если можно так выразиться, почти утрачена. И, хотя привычка читать книги детям как будто бы сохраняется, мы замечаем, что нередко это носит характер обязательного мероприятия, на котором текст как будто бы закладывается в ребёнка, как файл с флэшки в компьютер… Но нет последующего обсуждения прочитанного – совместно с ребёнком… где взрослые как будто бы не настроены узнать, что услышал малыш, какие образы, чувства и фантазии родились у него, и что происходит далее в его воображении.
С учетом того, что сейчас в открытом доступе присутствует самая разная литература, пробуждающая самые разные чувства, переживания, а подчас и страсти, возможность читать и странствовать в пространстве текста не в одиночку, а в компании спутников-единомышленников оказывается весьма ценной. Именно такое пространство создают сообщества, построенные по типу своего рода литературно-психологических клубов, где чтение является совместным, разделяемым с группой товарищей, процессом.
Один из предлагаемыхв таких сообществах формат — чтение «свежего» для восприятия, возможно, незнакомого, текста, создает ситуацию непосредственного и целостного контакта с литературным произведением «здесь и сейчас» — что таит в себе возможность эмоционального соединения, одновременной работы сознания и интеллекта, и бессознательных структур личности. По мере слушания, восприятия как смысловой, так и образной составляющей текста,активизируются глубинные ресурсы памяти, те области подсознания, где хранятся наши «заархивированные файлы» в виде ранних детских переживаний (как питающих, так и травматичных), вытесненных ассоциаций, возможно — подавляемых аффектов и запрещаемых ранее чувств.
Формат группового обсуждения литературного произведения в кругу людей, объединённых общими интересами, создает то, что в психологии обозначают как прочный и гибкий «контейнер» — безопасную творческую среду для совместной работы. И здесь немалую роль играет именно наличие круга единомышленников, круга сопричастных, разделивших твои переживания и ощущения.
Это как если бы мы сравнили погружение в текст с прогулкой по лесу. Бывает, что в солнечный сухой день, да по знакомому редкому лесочку, откуда хорошо видно дорогу, гулять легко и безопасно. Но вот если ты забрёл в незнакомый лес, один, небохмурится, и тропка едва видна… Поневоле подумаешь о том, как пригодился бы спутник, присутствие которого дало бы ощутимую поддержку. Так и странствие по метафорическим дорожкам литературного произведения может в какие-то моменты потребовать поддерживающего присутствия спутника, с которым мы проживаем некий общий опыт.
Что же происходит с человеческой психикой во время чтения, если попытаться воспользоваться психологическими понятиями? Любое произведение рождается в процессе взаимодействия бессознательных содержаний автора и создаваемого им сюжета; последний наполнен образами, метафорами и ассоциациями, соответствующими описываемым эпохе, событиям и характерам героев. Этакий гремучий сплав мыслей, чувств и действия… взаимодействующий напрямую, через магию текста, с бессознательным читателя… также живущего в собственном символическом пространстве, обусловленном как особенностями эпохи, так и всей историей своей жизни.
Нередко, отложив прочитанный роман, повесть, рассказ, мы оказываемся на какое-то время захвачены родившимися в процессе чтения чувствами, внезапно пробудившимися воспоминания… Иногда это «послевкусие» сохраняется от нескольких часов до нескольких дней, будоража и дестабилизируя. При работе с текстами в группе, каждый из нас, благодаря наличию символических попутчиков, имеет возможность непосредственно в процессе чтения и по его окончании разделить свои переживания, поделиться фантазиями и ощущениями.
По сути, формат литературной психологической группы дарит нам то же, что и психотерапевтический процесс.Это присутствие неравнодушных свидетелей, со-чувствующих, со-переживавших в процессе контакта с историями почти то же, что чувствовали и пережили мы, но, возможно, получивших также нечто иное, что может как обогатить наше восприятие, так и внести некую завершённость, возможно, умиротворение.
Опыт участия в подобных встречах в нашем собственном психологическом сообществе (Пермская Ассоциация аналитической психологии) позволяет расценивать их как один из вариантов глубинной работы с ресурсами человеческой души, путем использования потенциала литературного наследия авторов, обогащающих нас образами и переживаниями различных эпох и народов, простраивая и укрепляя питающую связь с корнями, основами человечества. Переживания и инсайты, происходящие в литературно-психологическом пространстве, запускают наши собственные процессы понимания, интеграции, возможно — исцеления.
Смех сквозь слёзы: что стоит за страхом проявления чувств?
Уверена, многие из моих коллег сталкивались с ситуацией, когда клиент рассказывал о тяжёлых, болезненных переживаниях и ситуациях… лучезарно улыбаясь при этом. Эта улыбка, сопровождающая историю страданий и потерь, может сбивать с толку, вызывать раздражение и недоверие, наконец. Тем более, что нередко в процессе рассказа голос клиента начинает дрожать, а глаза увлажняются. Что же это за смех сквозь слёзы? Что происходит в этот момент в душе человека? Какой сигнал он направляет нам?
Когда клиент формулирует запрос для терапии, чаще всего это запрос на решение конкретной внешней проблемы: с мужем, женой, матерью, детьми, начальником, бизнесом. Т.е., по сути, перед психологом ставится задача – помочь разобраться со всем этим, помочь более эффективно действовать и, таким образом, стать более счастливым, успешным. Но достаточно редко озвучивается проблема, связанная с внутренней потребностью «что-то сделать» со своими чувствами, и для своих чувств.
Часто чувства, эмоции, переживания рассматриваются как некие помехи, то, что нарушает эффективное функционирование. Нередко чувств стесняются, стыдятся; их загоняют внутрь… а если все же эмоциональная плотина прорвалась под напором накопившихся бессознательных содержаний, люди теряются, как будто в чём-то провинились.
Нередко в основе подобных реакций лежит чувство стыда.Это наблюдаются у людей серьёзных, занимающих ответственные должности – для них невыносимо дать слабину, «потерять лицо». Такие установки закладывались строгими родителями и учителями с детства, ведь «мальчики не плачут», а «девочки должны быть сдержанными». Те, кому сейчас за 40, помнят рассказ о героическом мальчике, который, чтобы не заплакать от зубной боли, пел революционные песни… вместо того, чтобы рассказать о своей боли родителям, которые отвели бы его к врачу…
Другое чувство, блокирующее эмоции – это чувство вины. Иррациональный детский опыт внушает: если я буду плакать, или гневаться (а гнев также часто прячется за вынужденной, искусственной улыбкой), я расстрою родителей, у мамы будет болеть голова или сердце, а папа рассердится и напьётся, или уйдёт из дома… И женщина изо всех сил крепится, улыбается натужной «голливудской» улыбкой, дабы сохранять имидж образцовой жены и матери.
Кстати, в последние годы добавился еще один фактор, побуждающий стыдиться своих отрицательных эмоций – назовём условно – «фактор позитивной психологии». Само по себе психологическое направление, призывающее думать исключительно позитивно, представлять и программировать только хорошее, гнать прочь грусть-тоску, вполне право – все перечисленное необходимо. Но – только при условии сохранении реалистического взгляда на жизнь. При условии учёта наличия полярностей и противоположностей.
Здоровая зрелая психика принимает и вмещает всё: и радость, и горе, и победы, и поражения… как разум человека принимает и солнце, и непогоду, и юность, и неизбежное приближение старости. Отвержение тёмных сторон жизни, отрицание естественности своих отрицательных эмоций способно оказывать деструктивное воздействие на самооценку, на внутреннее принятие себя… усугубляя глубинный конфликт.
Таким образом, тяжкие переживания, наполненные обидой, болью, гневом, загоняются внутрь, в бессознательное, где хранятся как заархивированные файлы в памяти компьютера. Только вот беда. Как жёсткий диск имеет свои пределы вместимости, так и психика человека имеет некие пределы способности удерживать и выдерживать давление сконцентрированных чувств.
В зависимости от психической конституции, существуют разные варианты дальнейшего развития событий. У кого-то накопившееся напряжение выходит в неудержимый прорыв аффекта, истерику, в крайнем случае, психотический эпизод. У кого-то – каналом для выхода невыносимых чувств становится тело, результатом чего являются психосоматические заболевания, от столь нередких аллергий, желудочно-кишечных проблем, до нарушений коронарного и мозгового кровообращения. И те, кто работал в практической медицине, и опытные психологи знают: в подобных случаях исключительно медикаментозное лечение обречено на неудачу. Если мы лечим тело, но не отдаём должное душевным страданиям человека, эффект не будет удовлетворительным и долгосрочным.
Несомненно, одним из ценных моментов личной терапии является как раз создание возможности для безопасного выпуска накопившегося напряжения в присутствии внимательного, чуткого специалиста. Мы обязательно озвучиваем на первых же встречахразрешение, и рекомендацию, и совет – следовать за своими чувствами. В «герметичном контейнере» кабинета разрешается все: крики, плач, ругань, рыдания…
Для кого-то из клиентов такое разрешение кажется странным, даже диким, и первые слёзы приходят через месяцы, а то и годы; для других – является долгожданным сигналом к выпуску «джиннов из бутылки». Помнится, одна клиентка, попросив сессии 3 раза в неделю, около трёх месяцев более половины терапевтического времени плакала и рыдала. Нередко даже не поясняя – о чём, о ком…
В аналитической юнгианской психологии есть такое понятие – «Тень». Это та часть человеческой психики, где концентрируется все вытесненные, не принимаемые, отвергаемые человеком чувства, страсти, желания, аффекты. Причём это не обязательно негативные и постыдные качества. Кто-то «отправляет в Тень» свои чувствительность, нежность, доброту, стесняясь этих как будто бы «непрактичных» качеств… Не будучи осознаваемы, бессознательные теневые содержания подтачивают самые основы нашего бытия, создавая почву для формирования неврозов, депрессий, психосоматический нарушений.
Стабильный терапевтический процесс, систематические встречи в атмосфере доверия и безопасности, позволяют постепенно привыкнуть к естественности самого факта существования чувств широкого диапазона, принять себя в разнообразных, пусть и не самых приятных состояниях, позволить себе те эмоции, которые адекватны настоящему периоду жизни. И именно это часто даёт тот терапевтический эффект, те постепенные изменения жизни, которыми были представлены изначальные ожидания от терапии.
Беседа? Рисование? Игра? Что и почему мы ждём от психолога.
Иногда на начальном этапе работы с клиентом можно услышать вопрос: «А почему мы говорим, а не рисуем? И не делаем тесты?» И далее обычно следует история об опыте консультаций, когда специалист регулярно давал различные задания, предлагал рисовать, выполнять различные тесты. С обязательным последующим разбором и разъяснением – а что все это означает, как характеризует клиента.
Если подобные вопросы возникают, мы можем задуматься – а что лежит в их основе? Возможно, клиентом действительно движет потребность с помощью специалиста побольше узнать о себе, получить некое определённое, стабильное определение, наименование… Эта озвученная потребность в «назывании» может быть вызвана наличием высокого уровня тревоги, внутренней неопределённости, размытости, растерянности; и чёткий конкретный «диагноз», который ставят некоторые тесты, может, как подсознательно надеется человек, дать некоторое успокоение и стабилизацию.
Да, в ряде случаев используется тестирование, в том числе, когда требуется выяснить уровень организации личности, наличие тех или иных психопатологических ее черт и соответствующих потенциальных рисков.
Что касается проективных методик, они способствуют высвобождению контролируемых разумом чувств, воображения; образы, возникающие в процессе рисования напрямую создаются бессознательным… и это имеет как диагностическое, так и терапевтическое значение. Нередко вдоволь порисовавший клиент расслабляется, уходят мышечные блоки, меняется пластика тела, розовеют щёки… В чём-то рисование создает условия для регрессии клиента в детское состояние, в то время как психолог начинает восприниматься как надёжная, защищающая и поощряющая родительская фигура. И здесь иногда бывает важно не давать чётких, конкретных трактовок, наименований рисунков, оставляя возможность для додумывания, до-чувствования, до-воображения клиентом материала сессии.
Но далее, на каком-то этапе терапии, возникает ощущение, что одним рисованием не обойтись, пусть даже с последующим качественным, глубоким обсуждением процесса.Будто что-то просится наружу, ищет иных выходов. И приходит время беседы. Т.е. – только беседы. И тут выясняется, что ранее легко и с удовольствием рисовавший человек оказывается скованным, робеющим… те чувства, которые транслировались невербальным способом, нередко не находят выхода. Это могут быть тревога, страх, чувство вины или стыда при необходимости говорить о тяжёлом и трудно выносимом. И здесь мы проживаем очень непростой и ответственный момент формирования нового уровня контакта.
На этом этапе у клиента есть возможность начать символическое взросление, развивать как способность рефлексировать, осознавать, так и способность взаимодействовать с психологом, быть в живом контакте. Именно в беседе, в личном взаимодействии в полной мере может реализоваться весь потенциал аналитического подхода, путём формирования отношений в так называемых переносе и контрпереносе, когда и клиент, и аналитик открыты процессу, проживают широкий спектр чувств в динамике… что, по сути и обеспечивает терапевтический эффект.
Да, говорить не всегда легко. Иногда просто не приходят слова. И какая-то часть сессии может проходить в молчании. Нередко в роли «символических посредников» между бессознательным клиента и аналитиком выступают сновидения, когда озвучивание, разбор, проживание принесённого клиентом сна полностью становится материалом сессии. Здесь также важно не стараться «внести ясность», однозначно интерпретировать, но предоставлять широкое поле для трактовок, фантазий по поводу пришедшего в сновидении.
А теперь — случай с одной клиенткой. Мы работали в целом уже около 7 лет, с несколькими перерывами на несколько месяцев, по просьбе клиентки. В первые годы молодая женщина охотно рисовала, приносила множество сновидений. Последние пару –тройку лет потребности рисовать не было, беседы затрагивали все более глубокие проблемы. И вот, на одной из сессий с самого начала стало ясно, что она…практически не может говорить. Взгляд был рассредоточен, ощущалось огромное внутреннее напряжение. Некоторое время прошло в молчании. Неожиданно, повинуясь спонтанному импульсу, я предложила: «А не хотите ли поиграть?» Сохраняя ту же заторможенность, она согласилась. Я принесла две коробки с игрушками, она стала по очереди брать их… рассматривать… ставить на стол…
И постепенно ее лицо стало оживать, меняться, началась игра. Прошедшая эволюцию от детско-слащавого «ля-ля-ля» с мягкими игрушками и кокетливыми куколками и котятами, до жестких столкновение машинок, солдатиков и монстров, при этом клиентка охотно комментировала происходящее в игре, создав целую историю. Когда все закончилось, женщина выглядела умиротворенной, но очень живой, наполненной силой. Как будто бы волшебство игры ослабило контроль разума и открыло дорогу эмоциям, проводниками которых стали игрушки; этот спонтанный эпизод нечто переключил, развернул фокус восприятия и чувствования под углом, позволяющим соприкоснуться с чем-то ранее недоступным, возможно, вытесняемым. Последующие сессии открыли некий новый этап в терапии.
Сколь бы ни был опытен психолог, каждый клиент несёт свой особый материал, на каждой сессии может произойти нечто неожиданное, непредсказуемое… и для специалиста, и для самого человека. Динамика процесса терапии на каждом этапе имеет массу возможностей… По сути, в нашем «терапевтическом альянсе» — клиент плюс терапевт, осуществляется не просто «лечение», но и нечто, подобное творчеству, где, на психологическом плане, исцеление сопровождается созиданием.
Зависимость: порок, болезнь или стимул к трансформации?
Тема зависимостей нередко звучит в кабинете психолога. Она может выражаться как конкретный запрос на терапию зависимости, как жалоба на зависимого партнёра (ребёнка, родителя), или прорываться сквозь как будто бы случайные оговорки и стыдливые умалчивания. Это могут быть зависимости разного рода: алкогольная, никотиновая,кофеиновая, пищевая, наркотическая, компьютерная, игровая, психологическая.
Это очень деликатная тема, насыщенная чувствами стыда и вины, презрения и ненависти к собственной слабости…злости и обиды на себя и окружение.
Когда эти моменты обсуждаются с клиентом, возникает вопрос – откуда же всё берётся? Почему он или она пьют, курят, часами играют в компьютере, пожирают сладости, не могут разорвать узы симбиотических отношений?
Об этом нелегко рассуждать. Будто тот интеллектуальный и эмоциональный «туман», который окутывает зависимого человека, проникает и в поле терапии. Клиент с готовностью объясняет, почему он пьёт (курит, переедает, сидит в интернете), обычно указывая на не комфортные условия внешнего мира – непонимание со стороны партнёра, усталость от неинтересной работы, неудавшуюся жизнь, в конце концов. Таким образом причина всегда оказывается «снаружи», как будто бы вне контроля и ответственности человека.
Когда же вопрос ставится так: «А зачем Вы пьёте (курите, играете, переедаете)?», нередко следует пауза, замешательство. И далее, чаще всего, звучит: «Чтобы успокоиться. Чтобы расслабиться. Чтобы забыться». И здесь мы уже выходим из плоскости «внешнего» бытия, и переходим на внутренние его планы.
В мире всё функционально. И даже самые странные действия, привычки имеют некий мотив, запрос, функцию. Например, одну из базовых функций живого существа – функцию адаптации. Упоминаемые потребности в успокоении, расслаблении, забытьи отражают символическую регрессию напряжённого, уставшего, страдающего человека в оральную фазу развития, в беззаботное младенчество, в молочно-тёплый Эдем, защищённый симбиотическим слиянием с матерью. Там он всегда принят, согрет и накормлен. Там не надо думать ни о насущном, ни о будущем.
Таким образом, любые зависимости могут выступать как компенсация тревоги, напряжения, страха, неудовлетворённости. Образно говоря, зависимости «тампонируют» раны нашей души. Причём предпосылки для этого формируются с самого раннего детства. Когда младенец заливается плачем, мама нередко попросту затыкает ему рот грудью, когда он подрастает – конфетой… Малыш чмокает, вкушая сладкое-тёплое-приятное… и успокаивается. Потом грудь и конфету заменяют пальчиками-ноготками, потом сигаретой, чашкой кофе, рюмкой коньяка, шоколадкой… И это также успокаивает и расслабляет, при любезной помощи соответствующих психоактивных веществ.
Как-то при обсуждении этой темы клиент, взрослый состоятельный мужчина, изумлённо пробормотал: «Так значит, каждый раз, когда моя рука тянется к банке пива, на самом деле она тянется к материнской груди?!» … и на его лице сменили друг друга выражения смущения, стыда, растерянности…
Компьютерная, психологическая зависимости, как и так называемые «трудоголизм», «шопоголизм», напрямую не связаны с актами принятия питья и пищи, но выполняют роль символического питания души человека. Правда – суррогатного питания. Недополучение человеческого тепла, эмоциональной поддержки, принятия от значимых людей бросает нас на поиски иных, замещающих источников удовлетворения и успокоения.
Теперь остановимся. Указанные механизмы работают у большинства людей. Человечество не делиться на клиентов/пациентов и психологов/психотерапевтов. Указанные процессы могут возникать у каждого, чье эмоциональное, либо физическое равновесие нарушено. Вопрос лишь в том, как мы реагируем на возникающие сигналы дискомфорта.
У нас есть выбор. Да, мы можем выпить кофе или виски, покурить, погрузиться в любимую игру или социальную сеть. Но также мы можем пойти в бассейн, на прогулку, на концерт, погрузиться в хорошую музыку или приятную книгу, поработать над значимой профессиональной темой.
Таким образом, одним из ответов на вопрос: «как справляться с зависимостями?» является рекомендация поиска иных источников успокоения и удовлетворения душевных потребностей. Если человек находит свой собственный адекватный способ адаптации и компенсации, он способен удерживать под контролем своих «внутренних демонов». Здесь мы, естественно, не рассматриваем случаи клинических зависимостей, находящихся в ведомстве наркологии и психиатрии.
Другой уровень понимания этой проблемы и, соответственно, разрешения ее, является уровень личных смыслов и целей. По сути, здоровый и благополучный человек неуязвим для зависимостей. Нарушение же равновесия, адаптации, потеря жизненных ориентиров «раскачивают» нашу психику, формируя невротические состояния.
В своё время Карл Густав Юнг описывал состояние невроза как страдание души, не нашедшей смысла. И это не только меткое, ёмкое определение, но само существо проблемы, и ее же решение. Как только у нас появляется свой личный смысл, наша собственная цель – все преображается, включая наше отношение к себе и к действительности. И мы идём к своей цели, к своим личным смыслам.
По сути, это и есть содержание и задача периода середины жизни. И многие обретают свои смысли именно в процессе преодоления своих изначально слабых точек, в том числе, склонности к зависимостям. Не каждый имеет достаточно внутренних сил, опыта, мужества, чтобы проходить этот путь самостоятельно.
И именно здесь может помочь личная терапия. Психолог, особенно психолог-аналитик может выступить в роли проводника, сопровождающего человека в странствии по лабиринтам души, поддержать при столкновении с пугающим, непонятным, трудно выносимым. Кабинет психолога является безопасным местом, где человек может по-настоящему встретиться с самими собой и помочь себе исцелиться, обрести новые смыслы, новые точки опоры и развития.
Идти или не идти? Почему мы волнуемся перед визитом к психологу?
Наверное, для любого человека решение обратиться к психологу не даётся легко. Иногда клиент признается, что прошли недели, или месяцы, прежде чем он стал готов, осмелился, «созрел» … Что стоит за этим? Какие мысли, тревоги, сомнения волнуют нас при мысли о посещении кабинета психолога, аналитика, психотерапевта?
Попробуем рассмотреть наиболее часто упоминаемые поводы для раздумий, основные вопросы, беспокоящие потенциального клиента психолога.
- Сможет ли специалист меня понять?
Действительно, одним из оснований терапии является понимание, чувствование психологом своего клиента — как событийной стороны его жизни, так и ее эмоционального наполнения, что позволяет подойти ксути имеющихся проблем. Обычно специалисты профессионально владеют умением слушать, осознавать, а также эмпатически воспринимать описываемые клиентом жизненные коллизии. Естественно, должно пройти несколько сессий, чтобы сформировался так называемый терапевтический альянс, т.е. своего рода «рабочий союз» клиента и психолога.
А в процессе терапии клиент постепенно осознает, что и самстал лучше понимать себя, свои состояния и потребности.
- Не вызовут ли отторжение (не ужаснут ли психолога) те вещи, истории, переживания, о которых я расскажу ему?
Да, психолог может испытать волнение, ужас, душевную боль при соприкосновении с тяжёлыми, разрушительными воспоминаниями клиента, и именно эти его переживания простраивают тот мостик эмпатии, понимания проблем, с которыми предстоит работать. Разные психологические школыпо-разному подходят к вопросу степени включенности психолога в эмоциональную составляющую терапии. В юнгианской аналитической психологии именно способность осознанного соединения с эмоциональными состояниями клиента является одним из условий эффективности терапии.
С другой стороны, именно это совместное проживание позволяет клиенту постепенно более спокойно и зрело воспринимать все пережитое им. Тяжёлое наследие прошлого постепенно теряет свою разрушающую силу.
- Вдруг психолог будет сравнивать меня с другими своими клиентами, и я окажусь плох, слаб, недостоин в сравнении с ними?
Для многих из нас на подсознательном уровне сам факт визита к психологу является косвенным подтверждением нашей слабости. Мысль о том, что я – самый слабый (неадекватный, безнадёжный) по сравнению с другими, просто невыносима. Однако, когда мы расстроены, не уверены в себе, сомневаемся в своих силах, такая фантазия вполне естественна. Как и наша внутренняя не осознаваемая потребность быть для своего психотерапевта единственным, самым важным и любимым клиентом. Возможно, здесь имеет место как раз то, что называется «переносом» — неосознанное проецирование на психолога образа значимого человека, чаще матери или отца, чьего внимания, чьей оценки и поддержки нам порой так не хватает даже во взрослом возрасте.
Выдерживая при помощи психолога эти непростые, противоречивые чувства, мы изживаем напряжение, связанное с необходимостью соответствовать, справляться с конкуренцией, и начинаем по-настоящему принимать себя.
- Сможет ли специалист сохранить в тайне все, что я ему расскажу о себе и своей ситуации?
Это – один из деликатных и волнующих моментов, связанный с доверием клиента и способностью психолога это доверие оправдать. Одним из основных принципов терапии является создание безопасного пространства, которое вмещает и надёжно хранит все, что человек приносит на сессии. Во многих психологических школах и сообществах существует как выверенная система подготовки специалистов (в том числе, наличие определенного количества часов личной терапии и супервизии),так и профессиональные этические кодексы, следование которым защищает личное пространство терапии.
Со своей стороны, для клиента важно не «расплёскивать» свои переживания; материал сессии – сокровенное достояние самого человека; обсуждение сессии в кругу друзей способно обесценить, снизить эффективность происходящего в терапии.
- И вообще, в состоянии ли психолог мне помочь, дать ту поддержку, в которой я нуждаюсь?
Действительно, мой психолог может быть умным, учёным, опытным… но вдруг именно со мной у него что-то не получится, не удастся? Или я окажусь «плохим клиентом» и что-то не возьму, не пойму, не успею?Эти мысли рождают ощущение слабости, почти детской уязвимости… Существует точка зрения, что на определённых этапах терапии неизбежна регрессия, символический возврат к беззащитному детскому восприятию себя и своих переживаний. Уже упоминаемый процесс бессознательного отождествления терапевта с одним из родителей позволяет на данном этапе ощущать поддержку, его поощряющее внимание и интерес.
Это позволяет клиенту постепенно внутренне «дозреть», окрепнуть и заново психологически встать на ноги. Именно это постепенно формирующееся ощущение внутренней опоры на себя, свои духовные силы позволит впоследствии справляться с испытаниями и вызовами жизни.
О старости Г. Гессе
Старость — это ступень нашей жизни, имеющая, как и все другие ее ступени, свое собственное лицо, собственную атмосферу и температуру, собственные радости и горести. У нас, седовласых стариков, есть, как и у всех наших младших собратьев, своя задача, придающая смысл нашему существованию, и у смертельно больного, у умирающего, до которого на его одре вряд ли уже способен дойти голос из посюстороннего мира, есть тоже своя задача, он тоже должен исполнить важное и необходимое дело. Быть старым — такая же прекрасная и необходимая задача, как быть молодым, учиться умирать и умирать — такая же почтенная функция, как и любая другая, — при условии, что она выполняется с благоговением перед смыслом и священностью всяческой жизни. Старик, которому старость, седины и близость смерти только ненавистны и страшны, такой же недостойный представитель своей ступени жизни, как молодой и сильный, который ненавидит свое занятие и каждодневный труд и старается от них увильнуть. Короче говоря: чтобы в старости исполнить свое назначение и справиться со своей задачей, надо быть согласным со старостью и со всем, что она приносит с собой, надо сказать ей «да». Без этого «да», без готовности отдаться тому, чего требует от нас природа, мы теряем — стары мы или молоды — ценность и смысл своих дней и обманываем жизнь. Каждый знает, что старческий возраст приносит всякие тяготы и что он кончается смертью. Год за годом надо приносить жертвы и отказываться от многого. Надо научиться не доверять своим чувствам и силам. Путь, который еще недавно был маленькой прогулочкой, становится длинным и трудным, и в один прекрасный день мы уже не сможем пройти его. От кушанья, которое мы любили всю жизнь, приходится отказываться. Физические радости и удовольствия выпадают все реже, и за них приходится все дороже платить. И потом, всяческие недуги и болезни, притупление чувств, ослабление органов, и различные боли, особенно ночами, часто такими длинными и страшными,- от всего этого никуда не денешься, это горькая действительность. Но убого и печально было бы отдаваться единственно этому процессу упадка и не видеть, что и у старости есть свои хорошие стороны, свои преимущества, свои утешения и радости. Когда встречаются два старых человека, им следует говорить не только о проклятой подагре, о негнущихся частях тела и об одышке при подъеме по лестнице, но и о веселых и отрадных ощущениях и впечатлениях. А таковых множество. Когда я напоминаю об этой положительной и прекрасной стороне в жизни стариков и о том, что нам, седовласым, ведомы и такие источники силы, терпения, радости, которые в жизни молодых не играют никакой роли, мне не подобает говорить об утешениях религии и церкви. Это дело священника. Но кое-какие дары, которые приносит нам старость, я могу перечислить. Самый дорогой для меня из них — сокровищница картин, которые носишь в памяти после долгой жизни и к которым, когда твоя активность идет на убыль, обращаешься с совершенно другим участием, чем когда-либо прежде. Образы и лица людей, отсутствующих на земле уже шестьдесят-семьдесят лет, составляют нам компанию, глядят на нас живыми глазами. Дома, сады, города, уже исчезнувшие и полностью изменившиеся, мы видим целыми и невредимыми, как когда-то, и далекие горы, взморья, которые мы видели в поездках десятки лет назад, мы снова находим во всей их свежей красочности в этой своей книге с картинками. Рассматривание, наблюдение, созерцание все больше становится привычкой и упражнением, и незаметно настроение и позиция наблюдающего определяют все наше поведение. Гонимые желаниями, мечтами, влечениями, страстями, мы, как большинство людей, мчались через годы и десятилетия нашей жизни, мчались нетерпеливо, с любопытством и надеждами, бурно переживая удачи и разочарования, — а сегодня, осторожно листая большую иллюстрированную книгу нашей собственной жизни, мы удивляемся тому, как прекрасно и славно уйти от этой гонки и спешки и отдаться vita contemplativa (созерцательной жизни). Здесь, в этом саду стариков, цветет множество цветов, об уходе за которыми мы прежде и думать не думали. Тут цветет цветок терпения, злак благородный, мы делаемся спокойнее, снисходительнее, и чем меньше становится наша потребность вмешиваться и действовать, тем больше становится наша способность присматриваться и прислушиваться к жизни природы и к жизни наших собратьев, наблюдая за ее ходом без критики и не переставая удивляться ее разнообразию, иногда с участием и тихой грустью, иногда со смехом, светлой радостью, с юмором. Недавно я стоял у себя в саду у костра, подбрасывая в него листья и сухие ветки. Мимо колючей изгороди проходила какая-то старая женщина, лет, наверное, восьмидесяти, она остановилась и стала наблюдать за мной. Я поздоровался, тогда она засмеялась и сказала: «Правильно сделали, что развели костер. В нашем возрасте надо приноравливаться к аду». Так был задан тон разговору, в котором мы жаловались друг другу на всяческие боли и беды, но каждый раз шутливо. А в конце беседы мы признались, что при всем при том мы еще не так уж страшно стары и вряд ли можем считать себя настоящими стариками, пока в нашей деревне жив еще самый старший, которому сто лет. Когда совсем молодые люди с превосходством их силы и наивности, смеются у нас за спиной, находя смешными нашу тяжелую походку и наши жилистые шеи, мы вспоминаем, как, обладая такой же силой и такой же наивностью, смеялись когда-то и мы, и мы вовсе не кажемся себе побежденными и побитыми, а радуемся тому, что переросли эту ступень жизни и стали немного умней и терпимей. «О старости» |